Энергопереход как объективная необходимость

Интерес к теме европейского энергетического перехода активизировался в России на фоне двух событий. Первое из них — это принятие 11 декабря 2019 года Европейской Комиссией (высший орган исполнительной власти ЕС) Акта, который называется «Европейская Зелёная сделка» (The European Green Deal) [2], в котором была провозглашена цель достигнуть «климатической нейтральности» Евросоюза, то есть нулевого уровня загрязнения окружающей среды к 2050 году. Для решения этой амбициозной задачи провозглашён постепенный отказ от всех видов ископаемого топлива и развитие альтернативных способов энергогенерации с нулевым уровнем выбросов CO2 (декарбонизация энергетики). Данная идеология нашла своё юридическое закрепление в «Европейском законе о климате» (The European Climate Law) [3], и дальнейшее развитие в пакете предложений законопроектов «Fit for 55» [4], включающем в себя также «Механизм регулирования углеродных границ» (Carbon Border Adjustment Mechanism) [5]. Одним из элементов данного механизма является «углеродный налог», который имеет перспективы напрямую затронуть многих российских производителей.

Второе событие — это газовый энергетический кризис в Евросоюзе, разразившийся на фоне аномально жаркого лета и ускоренных темпов восстановления «постпандемийной» европейской экономики. И если первое событие вызвало у российских специалистов озабоченность, поскольку масштабность проекта не может не затронуть интересы Российской Федерации, то второе заставило сомневаться в перспективах его реализации и у многих породило уверенность, что Европейскому союзу без российского газа никуда. Но так ли это на самом деле?

Для ответа на этот вопрос необходимо рассмотреть структуру энергетического рынка Евросоюза и роль природного газа в европейской энергогенерации. Крупнейшими поставщиками в ЕС природного газа, добываемого в Европе, традиционно являются Нидерланды и Норвегия (не входит в ЕС): первая разрабатывает крупнейшее на территории ЕС и одно из крупнейших в мире Гронингенское газовое месторождение, а вторая добывает газ на месторождениях шельфов Северного, Норвежского и Баренцева морей. Также газодобыча ведётся в Румынии, являющейся вторым по величине производителем газа в ЕС, Германии, Италии, Польше, Ирландии и Дании, но их доля в поставках газа на европейский рынок незначительна. Хотя уровень потребления газа в ЕС за период 2015–2020 годов находился примерно на одном уровне, последние годы происходит снижение газодобычи на всех европейских месторождениях.


Нефтяная платформа в Северном море

В частности, согласно отчётным данным Еврокомиссии, собственная добыча газа в ЕС во втором квартале 2021 года снизилась на 8% по сравнению со вторым кварталом 2020 года и достигла второго самого низкого уровня квартальной добычи за последнее десятилетие. Газодобыча в Норвегии за тот же период сократилась ещё больше — на 9% [6].

Причины разные: от истощения мелких европейских месторождений (на некоторых их них падение составило до 25%), до технологических проблем с газодобычей в Норвегии в текущем периоде, при том, что пик добычи уже пройдён, и объёмы в будущем будут только падать. При этом Гронингенское месторождение, введённое в промышленную эксплуатацию в 1963 году и долгие годы являющееся европейским лидером газодобычи, имеет рабочий потенциал ещё на пару десятков лет, но объёмы её сокращаются волевым решением европейских властей. Причина тому — всё учащающиеся землетрясения в регионе месторождения. Первое из них произошло в 1986 году, а наиболее сильное магнитудой 3,6 балла по шкале Рихтера было зафиксировано в 2018-м. Всего их было около тысячи, что привело к просадкам грунта, разрушению зданий и инфраструктуры. Как следствие, было принято решение постепенно в течение ближайших лет полностью остановить газодобычу на месторождении.


Завод по производству газа в городе Занд в провинции Гронинген (Нидерланды), 2015 год

Двукратное падение собственной газодобычи в ЕС последние 20 лет компенсируется импортом, который за тот же период вырос в 1,5 раза и сейчас составляет почти 80% в общем объёме потребления газа, где основной объём поставок приходится на Россию с долей более 40%. Казалось бы, для ЕС всё печально, ведь зависимость от российского газа выросла. Но если посмотреть на иные статистические данные, то картина выглядит иначе. В частности, структура энергопотребления ЕС, совокупный энергобаланс которого составляет около 1500 млн тонн нефтяного эквивалента (MTOE), последние 20 лет имеет тенденцию к снижению за счёт повышения энергоэффективности. Доля, приходящаяся на природный газ, за последние 20 лет практически не изменилась (20–23%). При этом происходит значительное сокращение потребления таких энергоресурсов, как нефть и нефтепродукты (около 20%), а также твёрдого ископаемого топлива (в два раза).

Одновременно за те же 20 лет доля, приходящаяся на возобновляемые источники энергии (ВИЭ) и биотопливо, выросла почти в 2,5 раза, и, хотя ВИЭ пока уступает в энергобалансе природному газу (16% против 23%), в генерации электроэнергии возобновляемая энергетика превосходит газ почти в два раза (1000 против 600 ТВт·ч). В структуре ВИЭ основной объём электрогенерации дают преобразователи энергии ветра и солнца, энергетические мощности которых за последние 20 лет выросли почти в 14 раз и сопоставимы с мощностями газовой электроэнергетики (500 против 600 ТВт·ч).

При этом в совокупном энергобалансе ЕС доля энергии, приходящаяся на ВИЭ, почти в два раза превосходит долю, приходящуюся на российский газ (16% против 8%) [7]. Отметим также, что во втором квартале 2021 года совокупная доля ВИЭ в электрогенерации ЕС составила 42% против 32%, приходящихся на углеводородные источники [8]. Таким образом, рост импорта природного газа в ЕС обусловлен сокращением собственной газодобычи в ЕС, а не ростом его потребления. И тот коллапс, который возник с поставками газа в ЕС во второй половине этого года, — это локальная ситуация, вызванная объективным стечением обстоятельств, как организационно-экономического, так и природного характера. В целом же Европейский союз ориентирован на сокращение зависимости своей энергетики как от газа, так и иных ископаемых источников энергии, которые замещаются ВИЭ. И «Зелёная сделка» тому лишь подтверждение.

Отметим, что «Зелёная сделка» — это не «вдруг», это не импульсивное действие ЕС, а планомерная политика, конкретные шаги по обеспечению собственной энергобезопасности, как ответ на объективно меняющуюся среду. И это не только «энергопереход» и построение замкнутой автономной самодостаточной энергосистемы на базе ВИЭ, но по своим масштабам его можно оценивать как переход фазовый, затрагивающий все сферы экономики ЕС — промышленность, производство и потребление, инфраструктуру, транспорт, продовольствие и сельское хозяйство, строительство, налогообложение и социальные льготы, а также преобразующий мышление человека и изменяющий его отношение к привычному укладу.

Отметим, что «Зелёной сделке» предшествовали многочисленные энергетические и климатические правовые акты ЕС в течение последних 25 лет, направленные на построение механизмов обеспечения гарантированной доступности источников энергии, организации энергетических рынков, построения отношений с третьими странами в данной области, рационального использования ресурсов и охраны окружающей среды. При этом экологически-климатическая составляющая присутствовала всегда. Но если в ранних документах (например, «Зелёная книга» от 11 января 1995 года) на первом месте была бесперебойность поставок, обеспечивающая энергобезопасность, а охрана окружающей среды была необходимым политическим довеском, то теперь всё диаметрально поменялось.

Четверть века назад европейская энергетическая политика заключалась в следующем: да, ЕС должен иметь доступ к ископаемым ресурсам ради энергетической безопасности, и при этом декларировалось, что при добыче и эксплуатации данных ресурсов будет осуществляться всё необходимое для охраны окружающей среды и сохранения климата. Стремительное истощение собственной ресурсной базы и реальная угроза энергобезопасности развернуло идеологию энергетической политика «на 180°» — ради сохранения климата и охраны окружающей среды ЕС готов отказаться от ископаемых источников энергии.

Энергетическая безопасность является ключевым элементом обеспечения национальной безопасности в целом любого государства или межгосударственного объединения, которая обеспечивает как политическую, так и экономическую безопасность данных субъектов. И именно энергетическая безопасность является одним из основных побудительных мотивов европейского энергоперехода в рамках «Зелёной сделки». При этом энергобезопасность является ключевым элементом, обеспечивающим успех «зелёного перехода». Как сказано в «Зелёной сделке», доступ к ресурсам также является вопросом стратегической безопасности для стремления Европы реализовать «Зелёную сделку».

Поэтому обеспечение поставок экологически безопасного сырья, в частности, критически важного сырья, необходимого для новых, экологичных технологий, цифровых технологий, космоса и оборонных применений, путём диверсификации поставок как из первичных, так и из вторичных источников, является одним из предварительных условий для осуществления этого перехода. Приоритетные области включают «чистый» водород, топливные элементы и другие альтернативные виды топлива, хранение энергии, а также улавливание, длительное хранение и утилизацию углерода.

Являясь крупнейшим в мире единым рынком, Европейский союз может устанавливать стандарты, применимые во всех глобальных производственно-сбытовых цепочках. Европейская комиссия будет продолжать работать над новыми стандартами устойчивого роста и использовать свой экономический вес для формирования международных стандартов, соответствующих экологическим и климатическим амбициям ЕС. Евросоюз будет работать с глобальными партнёрами для обеспечения собственной ресурсной безопасности и надёжного доступа к стратегическому сырью [2].

Откуда «ноги растут»

Решение вопроса о ресурсной безопасности Евросоюза в целом и энергетической безопасности в частности в эпоху промышленного роста всегда был одним из основных гарантов экономической стабильности в Европе. А с учётом дефицита ресурсной базы в ЕС прекрасно понимали: если на своей территории нет энергетического сырья, то обеспечить энергобезопасность возможно одним из двух способов: либо получить на правовой основе долгосрочно гарантированный доступ к энергоресурсам на чужой территории, либо создать на своей альтернативу традиционным видам энергоресурсов.

С момента прекращения деятельности европейского Совета экономической взаимопомощи (СЭВ, 1949–1991 годы) политические лидеры Евросоюза искали пути юридического закрепления таких гарантий. Во время заседания Европейского Совета в Дублине в июне 1990 года премьер-министр Нидерландов Рууд Любберс (Ruud Lubbers) предложил сотрудничество в области энергетики с восточноевропейскими странами путём создания Европейского энергетического сообщества (Energy Community), чтобы извлекать выгоду из взаимодополняющих отношений между ЕЭС, СССР и странами Центральной и Восточной Европы. Страны-члены ЕЭС должны были инвестировать в экономику своих восточноевропейских соседей, которые взамен на это снабжали бы Запад энергией и энергоносителями. ЕЭС при этом стремилось к независимости от других энергопоставщиков (таких как страны ОПЕК) и потому искало надёжные пути диверсификации источников энергоресурсов. Предложение Любберса поддержали, и в феврале 1991 года Европейская Комиссия представила концепцию Европейской Энергетической хартии (European Energy Charter), в основе которой был принцип обеспечения безопасности поставок энергоресурсов на европейские рынки в условиях, которые обеспечивают конкурентоспособность экономики и благополучие населения ЕЭС, создавая при этом стабильную и выгодную ситуация для восточноевропейских производителей энергии [9].

Таким образом, ещё 30 лет назад Европа видела обеспечение своей энергетической безопасности в гарантированном доступе к ископаемым углеводородам, по большей части находившимся в соседней России. 17 декабря 1991 года в городе Гааге (Нидерланды) Европейскую энергетическую хартию подписало 51 государство — среди них, кроме стран — членов ЕЭС, также были страны СНГ, Япония, Канада и США. Хартия являлась своего рода декларацией для поощрения международного сотрудничества в области энергетики и не имела обязательной силы. Три года спустя 17 декабря 1994 года в Лиссабоне те же государства, за исключением США и Канады, подписали «Договор по энергетической хартии и протокол к энергетической хартии по вопросам энергетической эффективности и соответствующим экологическим аспектам» [10]. Этот договор уже имел юридическую силу и регулировал все положения международного сотрудничества в области энергетики, включая защиту и поощрение инвестиций, торговлю энергоносителями и оборудованием в условиях Генерального соглашения по тарифам и торговле (ГАТТ), подписанного ещё в 1947 году в Женеве, свободу энергетического транзита по трубопроводам и сетям, защиту окружающей среды и повышение энергоэффективности, а также механизм урегулировании споров. Однако договор так и не был ратифицирован Россией, и в 2009 году Российская Федерация официально вышла из него. При этом основным камнем преткновения было требование о «недискриминационном доступе» любой из договаривающихся стран к энергоресурсам (разведке и разработке) и путям их транзита (то есть сетям газопроводов), фактически подрывающее монопольное положение «Газпрома».

Таким образом, многолетние попытки руководства ЕС получить юридически закреплённый механизм доступа к энергоресурсам РФ не возымели успеха. Понимание туманности перспектив ратификации Энергетической хартии со стороны России было у Евросоюза ещё задолго до 2009 года, о чём говорят соответствующие нормативные акты ЕС, принятые в последние 25 лет и направленные как на создание единого энергетического рынка, способствующего снижению стоимости энергии для потребителей, обеспечение надёжности поставок энергии на внутренний рынок за счёт их диверсификации и предоставления «недискриминационного доступа» к энергосетям, а также привлечению дополнительных инвестиций (Первый энергопакет: Directive 96/92/EC от 19.12.1996, Directive 98/30/EC от 22.06.1998; Второй энергопакет: Directive 2003/54/EC от 26.06.2003, Directive 2003/55/EC от 26.06.2003, Regulation (EC) №1228/2003 от 26.06.2003, Regulation (EC) №1775/2005 от 28.09.2005; Третий энергопакет: Directive 72/2009/ЕС, Directive 73/2009/ЕС, Regulation (EC) №713/2009, Regulation (EC) №714/2009, Regulation (EC) №715/2009 — все от 13.07.2009), так и на развитие альтернативных источников энергии.

В 2000 году Еврокомиссия представила обзорно-рекомендательный акт, который назывался «Зелёная книга. К европейской стратегии безопасности энергоснабжения» (COM/2000/0769) [11], в котором особое внимание уделялось проблемам растущей зависимости Евросоюза от импорта энергоносителей из стран Ближнего Востока и России особенно на фоне роста их цен и расширения ЕС. Данные угрозы заставили Евросоюз начать движение от ископаемых источников энергии к ВИЭ, чему была посвящена Директива 2001/77/EC по содействию использования возобновляемых источников энергии в производстве электроэнергии [12].

В марте 2006 года Еврокомиссия принимает новую «Зелёную книгу», в которой делаются акценты на повышение энергоэффективности во всех областях жизни путём развития технологий, способствующих снижению зависимости экономического роста от энергопотребления. Особое внимание уделено развитию низкоуглеродных технологий и возобновляемых источников энергии, а также вопросам сохранения климата [13].

Именно после этого документа климатический аспект в энергополитике Евросоюза начинает набирать обороты, становясь главным драйвером в продвижении ВИЭ, а также идеологическим базисом всей энергетической политики ЕС. Ключевые показатели по сокращению выбросов углекислого газа, уровню потребляемой в ЕС энергии из ВИЭ, а также энергоэффективности к 2020 году были закреплены в Директиве 2009/28/EC «О поощрении использования энергии из возобновляемых источников» и составляют 20, 20 и 20%, соответственно, причём данная Директива позднее стала составной частью «Энергетической стратегии Европейского союза до 2020 года» [14]. Таким образом, «Зелёная сделка» 2019 года задала новые, более амбиционные ориентиры — это логичное продолжение политики ЕС в сфере энергетики за последние 25 лет, направленное на обеспечение собственной энергобезопасности.

Кто будет платить

А теперь ключевой вопрос — экономический. В Евросоюзе принят долгосрочный план восстановления экономики до 2027 года с бюджетом в текущих ценах €2 трлн. Это самый большой по стоимости пакет стимулирующих мер за всю историю ЕС. И треть от этого бюджета планируют направить на финансирование «Зелёной сделки». Это существенные капиталозатраты, источником которых будут заёмные средства (еврооблигации), частные инвестиции и, естественно, консолидированный бюджет ЕС, формируемый за счёт налоговых отчислений. И климатическая повестка — это очень удобная ширма для их оправдания перед налогоплательщиками. На борьбу с изменением климата можно списать всё. Да, климат меняется, это факт. Но далеко не факт, что предусмотренные «Зелёной сделкой» масштабные мероприятия по декарбонизации и энергопереходу смогут оказать на климат декларируемый эффект. Тем более что эффект если и может быть достигнут, то только при глобальном отказе от углеводородных источников энергии. А итоги Климатической конференции ООН в Глазго показали, что до мирового согласия в этом вопросе ещё далеко. Но, как было отмечено выше, иных вариантов, как развитие декарбонизированных технологий в энергетике для гарантии собственной энергобезопасности у ЕС просто нет. Отсюда получается, что Евросоюз не только главный идеолог климатической повестки, но и главный её проводник в мире.

В «Зелёной сделке» декларируется мировое лидерство ЕС в области климатических и экологических мер, энергетических технологий, защиты прав потребителей и работников.

«Климатическая идеология» — это новая система человеческих ценностей постиндустриального общества. Она полна красивых и привлекательных лозунгов. Как сказано в «Зелёной сделке» — это новая стратегия роста, направленная на превращение ЕС в справедливое и процветающее общество с современной, ресурсоэффективной и конкурентоспособной экономикой, в которой в 2050 году не будет выбросов парниковых газов и где экономический рост не будет связан с использованием ресурсов. Она также направлена на разработку справедливой, здоровой и экологически безопасной системы питания. При этом «зелёный переход» будет иметь социально-ориентированные механизмы, направленные на защиту граждан и работников, наиболее уязвимых в переходный период, предоставляя доступ к программам переподготовки, рабочим местам в новых секторах экономики или энергоэффективному жилью [2].

Как было отмечено в начале статьи, обеспокоенность российских предпринимателей вызывает введение трансграничного углеродного налога, взимание которого начнётся с 2026 года. По различным оценкам, годовые отчисления российских экспортёров железа, стали, алюминия и удобрений в год составят от одного до двух миллиардов евро. Это небольшая сумма, но заметим, что и налоговая база пока предельно мала — с расширением перечня налогооблагаемых товаров будут расти и отчисления. Но это далеко не всё. «Зелёная сделка» — это полная перестройка технологического уклада ЕС, затрагивающая все сферы жизни граждан, начиная от производства и заканчивая бытом. Смена технологий, их декарбонизация — вот что может нанести реальный ущерб российской экономике. Ежегодный объём экспорта со странами ЕС колеблется в диапазоне €100–150 млрд, около 60% из которого — это углеводородные энергоносители (уголь, нефть, газ). То есть это именно то, от чего откажется ЕС в ходе реализации «Зелёной сделки». И речь не только о выпадающих доходах бюджета России. Ключевой призыв «Зелёной сделки» — это отказ от технологий, сопровождающихся выбросом углерода. А это означает, что ЕС откажется от разработки и выпуска соответствующих машин и оборудования. И это не только автомобили — это в том числе и отопительное оборудование, работающее на газе, твердотопливные котлы, а также оборудование, работающее на дизеле и мазуте, а также масса иного, как промышленного, так и бытового, оборудования. Заметим, что в структуре импорта РФ из стран ЕС машины и оборудование занимают около 50%. Кроме того, смена технологического уклада в ЕС повлечёт массовую замену стандартов, и продукции, которая не будем им соответствовать, вход на европейский рынок будет закрыт.

Вот и получается, что Европейский союз, задавая тон в энергетическом переходе, неизбежно будет оказывать влияние на экономику своих соседей — и в первую очередь на российскую. И если Россия не примет этот вызов, а будет сторонним наблюдателем, есть риск потерять основного внешнеторгового партнёра, что неизбежно затронет экономические интересы как отечественного бизнеса, так и простых граждан.